Николай Коляда: Муза не всегда летает над диваном
У него на сцене все по-настоящему — и сажей мажутся, и пол моют. И сам он такой же настоящий — плачет, когда расстроган или огорчается, и хохочет, когда ему весело. Его комедии — смех сквозь слезы, а драмы — слезы сквозь смех. Он простодушно говорит, что любит эпатировать, любит, когда о нем, его учениках и его театре говорят, когда "журналисты тарахтят". Он довольно нахально называет себя "солнцем русской драматургии", тем более что это особо не опровергнешь. Солнце и есть. И мир у него в его мире — "Коляда-театре". Николай Коляда — гость "Вслух.ру".У него на сцене все по-настоящему — и сажей мажутся, и пол моют. И сам он такой же настоящий — плачет, когда расстроган или огорчается, и хохочет, когда ему весело. Его комедии — смех сквозь слезы, а драмы — слезы сквозь смех. Он простодушно говорит, что любит эпатировать, любит, когда о нем, его учениках и его театре говорят, когда "журналисты тарахтят". Он довольно нахально называет себя "солнцем русской драматургии", тем более что это особо не опровергнешь. Солнце и есть. И мир у него в его мире — "Коляда-театре". Николай Коляда — гость "Вслух.ру".
В пьесе "Полустанок" Алексея Щербака герой на вопрос "А творческая личность — это кто?" говорит: "Это лентяи такие особенные. Они лежат и занимаются творчеством, придумывают что-нибудь ненужное, потом сидят и записывают или рисуют, или кино снимают". Вы тоже такой особенный лентяй?
Радостно, что эта пьеса появилась на свет благодаря мне. В прошлом году на мастер-классе я объявил, что все должны написать пьесу про любовь. Мало персонажей. Действие должно происходить на полустанке. Задал, так сказать, место действия и предполагаемые обстоятельства. В итоге было написано 12 пьес. У 37-летнего журналиста из Риги Алексея Щербака получилась самая удачная, самая пронзительная работа.
Изначально она называлась "Ромео и Джульетта на полустанке". В итоге пьеса стала "Полустанком". Действительно, я помню эти слова про особенного лентяя. В нашем деле и правда многое рождается, когда лежишь себе на диване и ни черта не делаешь. Просто думаешь. А в твоем маленьком организме что-то происходит. И вдруг — р-раз, совсем произошло. Тогда стремглав бежишь к компьютеру и уже точно знаешь, что именно ты хочешь сделать, что скажешь и напишешь.
Но муза далеко не всегда летает вокруг дивана.
У меня вот частный театр, который существует на мои деньги. Я за это дело сам отвечаю. Мне надо много чего придумывать, чтобы театр жил. И придумывать быстро. Вот, например, с 1 ноября начинаю работать над постановкой "Женитьбы" Гоголя. Делаю это не столько потому, что очень люблю ставить классику, сколько потому, что на некое "новое прочтение классики" хорошо идут зрители.
Скажите, может ли образованный, симпатичный, работящий человек не ходить в театр (не следить за новинками, не рваться на премьеры) и считать себя приличным человеком? Федор Игнатьев, 37 лет, Тюмень.
По американской статистике в театр ходят 3% населения. У нас, полагаю, этот показатель ниже. Театр был, есть (и будет!) на задворках цивилизации. Хотя о театре любят поговорить, написать на последних страницах газеты что-нибудь такое позитивное, чтобы "почитать".
Из статистических трех процентов два с половиной — женщины 35-45 лет. Ну, муж спился. Ну, дети выросли. Вроде еще и не старая, и не крокодилина, жизнь-то продолжается — вот и ищут они любви если не в жизни, то на сцене. Опять же платье люрексовое куплено на рынке, надо показать. Коньячку дербалызнуть в перерыве, бутерброд с семгой скушать… Кстати, именно эти женщины и жалуются на грязь на сцене, как в нашем "Ревизоре". Им куда больше нравится, когда "красиво".
А этот человек 37 лет — не страшно, что не ходит, не следит и прочее. Он нормальный. И все остальное — не ходить, не следить и не рваться — его личное дело. Хуже, когда театр посещают дураки, они смотрят на спектакль как на чушь, прикидываются, идиотничают.
Да-а… Вот про женщин-зрительниц высказались. Вы, часом, не женоненавистник?
Ни в коем случае! Недавно в дискуссии меня спрашивали: а какой он, герой нашего времени? Так вот, эти тетеньки и есть герои нашего времени. Я бы хотел написать пьесу про наших теток, внутри которых горит огонь. Впрочем, если оглянуться, то среди героинь моих 92 пьес таких персонажей полно.
Все они у вас несчастные. Вы счастливых не встречали в своей жизни?
Не доводилось как-то. Вот, представьте, не так давно общался с одной дамой, в буквальном смысле женой олигарха. Она сказала, что со своим мужем рядом "даже дышать не могу". Меня это потрясло.
Понимаете, я так хорошо изучил людей. Я так долго и внимательно вглядывался в них везде — на улице, в трамвае, театре, магазине, что все про них знаю.
Мы с вами почти предвосхитили вопрос Маргариты Павловны: "В наше время "маленький человек" — какой он? Достоин ли он вашего сочувствия?".
Только что закончил читать книгу нашего екатеринбургского депутата Госдумы Евгения Ройзмана "Сила в правде". В основе книги — его дневники в ЖЖ. Реальные истории, реальные депутатские приемы, реальные люди и фотографии. Жуть. Читаешь и думаешь: сколько в нашем мире больного и униженного. Помирает мать, дочь бедствует, не на что хоронить — просит о помощи. Старика родные дети ходят сплавить в богадельню. Еще что-то, еще… Классики в гробу переворачиваются, впору писать новую версию "Униженных и оскорбленных".
У меня ощущение, что реальность сродни льду, крепкому, блестящему. А под ним копошатся люди, копошатся, и не могут выбраться оттуда. Так и жизнь проходит. Знаете, когда на поезде проезжаешь какой-то забытый Богом полустанок, думаешь: что делают люди вон там, в домишке, о чем мечтают, небось, смотрят по телевизору "Аншлаг". И вообще, есть ли у них телевизор.
Наверное, многие думают в поезде о таких полустанках. Мне иногда кажется, что сидит себе в натопленном таком домике чистенькая бабуля, герани на окне, занавески крахмальные. С аппетитом ест картошку с постным маслом и пьет чай с соседкой. Чем плохо? А в другой раз я буду представлять, как у них все плохо и мрачно. Многое зависит от нашего собственного состояния души.
Может, и так. Все больше от дремучести, от действительности нашей. Вот, например, в этом году в Польше общался с коллегами. Удивлялся, что они все еще ставят мою старую пьесу "Мурлин Мурло". Тяжелая, в целом, история о жизни провинциалки с обидным прозвищем. Так поляки говорили, что актуальности пьеса не потеряла и сегодня. А ведь Европа…
Как вы относитесь к творчеству Виктора Шендеровича? Сотрудничаете или конкурируете? Какие его произведения/жанры вам наиболее симпатичны? Анастасия, Екатеринбург.
А кто это, Шендерович? Из телевизора? Не смотрю. Не знаю такого.
Расскажите, что вдохновляет вас в жизни? Что для вас повседневность: рутина, постоянный цейтнот или, наоборот, все кипит-бурлит, жизнь хороша, и жить хорошо? Не кажется ли вам, что нынешнее время совсем не оставляет возможности хоть иногда "жить медленно, со вкусом…". Елена, 34 года, Тюмень
Я хотел бы пожить медленно. Или хотя бы медленнее. Но надо торопиться. Мне в этом году исполняется уже 50 лет. Праздник со слезами на глазах. Я серьезно, не удивляйтесь. Когда мне было 18 лет, а сестре 23, я ей очень сочувствовал и даже писал в дневнике: "Вере 23 года, какая она старуха…". Ничего хорошего в надвигающейся старости не вижу. И зубы уже не те, и кости ноют, то там, то тут прихватит. Никто не выходит победителем в игре под названием "жизнь".
Мне лучше, когда все кипит и бурлит. Когда востребован, когда конфликт. На репетициях вот у меня ничего никогда не болит, обо всем забываю. Да, вот на репетиции "Птицы Феникс"…
(Начинает всхохатывать, я тоже, потому что догадываюсь, что именно он сейчас скажет, читала в его ЖЖ! — ред.)
… Леня Окунев читает горестный монолог. Плачет. И я плачу. И тут вместо "Она прилетит, моя Птица Феникс, прилетит!" он с тем же накалом говорит: "Она прилетит, моя Фикса Пенис, прилетит!"…
(Хохочем, и после еще с отзвуком улыбки Коляда продолжает.)
… Мне эти слезы очень помогают. Омывают меня. Вообще, если у моих учеников или актеров, или сотрудников журнала "Урал" успехи — я радуюсь до небес! Бывает успех коммерческий, а бывает иной — он гораздо лучше. Ты помогаешь этим людям познать настоящий успех и, значит, продолжаешься сам в них. Я радуюсь, и сам себя за это люблю. Например, на восьмом фестивале "Театр без границ" приз за лучшую мужскую роль второго плана — роль Клавдия, спектакль "Гамлет", получил Антон Макушин. Это так здорово!
В конце 80-х между драматургами нельзя было даже палец просунуть — так плотно, плечо к плечу, они стояли и не пускали "новеньких". Пробиться было практически невозможно. Так я что делал? У меня была старенькая пишущая машинка, я заправлял по восемь закладок (бумага + копирка) и долбил пальцами по клавиатуре что есть сил. Отпечатанные тексты рассылал везде, где мог. Режиссерам, актерам, директорам театров. Меня долго не ставили. До того, как в одной из туристических поездок не познакомился с Галиной Волчек. Потом прошло еще время. И вот однажды она обедает с каким-то итальянским переводчиком и между дел, по-светски, спрашивает его, над чем, мол, он сейчас работает. Он сказал, что переводит "Рогатку" Коляды — лучшую пьесу, которую он когда-либо читал.
Ну вот, все и закрутилось. Она открыла меня для Москвы. Потом Виктюк подтянулся для постановки в Америке. Хотя и сейчас все непросто, даже теперь, когда есть известность, нет-нет да и кто-нибудь пнет под ж…
- Для тонуса, надо полагать…
— Скорее из-за того, что ты не в той команде, не в той тусовке. А мне этого не надо. У меня свой Коляда-мир. Мне есть чем похвастаться: в моих спектаклях играли прекрасные актеры — Гармаш, Ахеджакова, Леонтьев, ныне покойная Гундарева…
Ой, мы увлеклись, кажется, и ушли в сторону от вопроса?
Совсем нет времени на театр, книги, телевизор тем более. Дети, работа, старенькие родители… Вот кто бы мог подумать, что жизнь сыграет такую шутку со мной, я и представить не мог, что мне будет не до театра… А как вы думаете, есть ли что-нибудь "героическое" в таком вот совершенно неромантическом существовании, есть ли в этом смысл и может ли такой вот "герой" стать героем вашего спектакля? Олег Федоров, 42 года, Тюмень.
Он и есть герой. А как иначе, если он с такой любовью пишет о своих стареньких родителях. И не надо ему никакого театра. Не скурвиться, не спиться, не стать предателем, любить родителей — это и есть героизм. Вспомните Ройзмана, в чьей книге есть истории про то, как родителей отправляют в дом старости. Главное — не впадать в грех уныния. Живи по совести. Когда уж накатывает грусть-тоска, то надо выйти на балкон, посмотреть на небо — оно прекрасно всегда в своей переменчивости.
(Оба машинально смотрим в окно — там вполне живописные тучи.)
Суп-Театр или Театр-Суп? Мне ужасно нравится ваша идея. Так это уютно, по-домашнему. Сами придумали? Кстати говоря, в прошлом году на "Золотом коньке" в Тюмени марсельский театр угощал зрителей в фойе настоящим луковым супом. Это было очень трогательно.
Возвращаясь к началу нашего разговора: мне надо постоянно придумывать что-то новое, какие-то фишки, чтобы журналисты о нас тарахтели, чтобы люди в театр ходили. Я же не могу сдавать театр в аренду под пошлые пьесы, а сам редко-редко ставить нечто высокое.
Про Суп-Театр мне рассказала Галина Волчек, когда я собрался в Швецию. Представьте большой театр, где примерно четвертая часть отдана под Суп-Театр. Попасть туда не так просто — билеты распродаются за месяц вперед.
Спектакль идет во время ланча. Зрители сидят за столиками. Выкатывается тележка с супом. Все это дело разливается по тарелкам, быстро съедается и начинается спектакль. Насколько я понял, всякий раз задается некая тема. Зрители до последней минуты не знают, что именно они увидят. Всем очень нравится. Я стащил эту идею. Варю дома три здоровенные кастрюли борща: три курицы, всякие картошки-морковки, все как полагается. И так два раза в месяц. Чаще не успеваю варить. Чтобы другие готовили? Нет, спасибо, у меня лучше получается, вкуснее. Важно, чтобы было вкусно.
Мы угощаем зрителей борщом в фойе театра, а после все идут в зрительный зал. Мы показываем им сказки, да не простые, в стиле капустника. Допустим, та же "Маша и медведь" — если с определенными интонациями произносить тот же самый текст, получается смешно и весьма фривольно. И так все — с шуточками и подтекстами. Это шоу.
Увлекла ли вас, как вы однажды предполагали, "романтика тюменского Севера"? Помимо Тюмени планируете ли поставить еще спектакли — на Югре или Ямале? А гастролировать по Северу?
Были такие предложения. Можно вроде слетать с костюмчиками в чемоданчиках. Сыграть в большом зале, на пустой сцене. Денег заработать. Но, как говорила Фаина Раневская, деньги съедены, а позор остался. Одно дело — решать финансовые проблемы, другое — творческие. Каждый спектакль у нас встроен в сцену, в родные стены. И без них — никак.
Николай, кто-либо из ваших предков проживал в Тобольске? Ирина, Тобольск.
Про Тобольск ничего не слышал. Ничего не знаю про своих предков до 17 века. Мой дед — переселенец с Полтавщины в Курганскую область. Дед и бабушка — "целинники", в 57-м поехали в Казахстан поднимать целину.
А правда, что у вас много кошек? Кто же за ними ухаживает во время ваших разъездов? Анна, Тюмень.
Это правда. Сейчас у меня дома живут восемь кошек. Два месяца назад похоронил старенькую Лариску, ей было 13 лет. Очень тяжело расставаться с животными. Насчет помощников, то когда я в отъезде, кошек кормит кто-нибудь из театра.
Ходили разговоры, что вас приглашают в Тюмень — жить, творить. Это правда? Тем более что здесь строится большой театр, в буквальном смысле слова.
(Улыбается хитренько.) Это я так напугал тюменцев. Коревицкий, директор тюменской драмы, однажды рассказывал мне про будущий театр, какой он будет красивый, удобный да большой. И слово за слово, кто-то кому-то и сказал — "я бы приехал", "приезжай к нам". Ляпнул про это в ЖЖ, и… пошла писать губерния.
Нет, конечно, нет. Где родился, там и сгодился, Екатеринбург — мой родной город, куда уж я от него. Но я радуюсь, когда где-то возникает такой культурный центр. Когда этот центр в центре города. Это очень важно. Театр не должен находиться в спальном районе, на задворках города. Это неправильно. Сколько у вас в Тюмени актеров? Да не больше сотни. Надо любить их и беречь.
Из ЖЖ Николая Коляды:
"1 ноября сдаю в типографию свою новую книгу пьес. Книга новая, шестая по счету, но пьесы в ней в большей части старые. В середине девяностых многие городские театры играли мои пьесы "Родительский день", "Кашкалдак", "Барак", "Америка России подарила пароход", потом в "Современнике" готовилась (дошли до премьеры, но спектакль не выпустили) моя пьеса "Колдовка" — ее, кстати, потом в Италии поставили почему-то) и еще многие другие пьесы. До Москвы эти пьесы не добрались, никто их не читал, они были не набраны даже, за что-то в этих пьесах мне немного стыдно, что они были такими, но их играли, они — часть времени, из памяти (из моей, во всяком случае) не выкинешь. Я решил эти пьесы собрать, набрать на компьютере (они даже не были набраны), потом добавить "Мадам Розу", "Старую зайчиху" и еще пару совсем ученических, старых-престарых пьес 83-го и 84-го года, которых вообще никто не видел, а читали — ну, человек тридцать, может, и давно забыли. Достать, отряхнуть от пыли и, не переписывая (а зачем?), издать книгой. Все равно книгу я издаю за свой счет, и дело мое, что я поставлю в книгу. Мне почему-то эти старенькие пьески читать ужасно грустно, вспоминать то время и чего-то такое думать. Книга эта будет называться "Старая зайчиха" и другие пьесы. Знаю, что все будут стебаться и говорить: "Старая зайчиха" и другие старые пьесы". Ну и что? У меня пьес еще на три книги найдется. Раз я графоман, то куда от этого деться. Книга выйдет 1 декабря. Подарок себе делаю к 4-му".
С драматургом, режиссером, кошковладельцем и человеком с грустными глазами (в одном лице) — Николаем Колядой тарахтела Людмила Караваева.
31.10.2007, "Вслух.ru"